Август бабочкой летит. Сказка-быль в стихах о Стёпе Завойко и мужской дружбе

Стёпе было десять лет,
но один морской секрет
знал он несомненно:
в чистом море корабли
появляются вдали
о-о-очень постепенно…

Он в подзорную трубу
с сопки изучал губу¹,
и вулканы-горы,
и Великий океан —
коль его густой туман
не скрывал от взора.

Наблюдал: во-о-он в небеса
устремились паруса,
алые от солнца.
Бу́шприт² — через час иль два
виден сквозь волну едва
и копьём несётся.

Лишь часов так через пять —
целиком корабль видать!
…Был бы Стёпа чайкой!
Он бы каждый день — в полёт,
чтоб увидеть вражий флот³,
что идёт к Камчатке —

к Петропавловску, верней.
И тогда из батарей
грянут пушки хором:
знай, вражина, здесь — форпост,
так тебе прищемим хвост,
что сбежишь с позором!

Только брызнет утром свет —
Стёпы уж в постели нет,
он — на сопку. Кру́гом,
по невидимой тропе
до секретного НП⁴,
что устроил с другом.

Он несётся налегке:
то, что нужно, — в тайнике,
средь кустов, под дёрном.
А тайник-то у него
из предмета одного —
из трубы подзорной.

Стёпа — юрк в кусты, и враз
слёзы в три ручья из глаз:
нет трубы! Ой, лихо!
Как заметить корабли,
что появятся вдали
в океане Тихом?

Как он первым донесёт,
что заморский флот идёт
нападать на город?
…Август бабочкой летит
и саранкою горит,
а у Стёпы — горе!

— Эй, на палубе! Живой?
Не видать мне за листвой, —
раздалось с берёзы. —
Что, ревёшь? Ах, чтоб тебя!
У меня твоя труба!
Стёпа вытер слёзы.

«Валька! — облегчённый вздох. —
Только он такой подвох
сочинить решится!»
Крепко дружит с ним Степан.
Правда, Валька — хулиган,
курит, матерится,

но зато какой рыбак,
и на выдумки мастак,
и как друг — прекрасный!
Жаль, что дружба их — секрет,
на неё отец запрет
наложил напрасно,

ведь на свете Валентин —
одинёшенек-один,
сиротою вырос.
Бабка в юрте у огня —
вот и вся его родня,
что ночами снилась…

Разве ж Валька виноват,
что отец его — солдат
(он погиб бесславно),
а у Стёпы — каждый знал —
губернатор, генерал,
на Камчатке главный?!

— Валька! — крикнул вверх Степан. —
Что там, виден океан?
— Нет! Туман! Спускаюсь.
Только влезу-ка в дупло,
в нём, наверное, тепло…
Эх, не помещаюсь…

Валя крякал и пыхтел,
будто влезть в дупло хотел,
и дурачил друга.
Крепко закусив губу,
он упрямо вёл трубу
в сотый раз по кругу.

 — Горизонт в тумане… Стой! —
прошептал он. — Над водой
дым какой-то чёрный…
Это дым! Чтоб я пропал!
Вытер глаз и вновь припал
он к трубе подзорной,

Стёпе ж крикнул:
— Тут в дупле
белку я поймал, оп-ле!
— Побожись!
— Ей-богу!
Подарю! Возьмёшь с собой,
отнесёшь её домой,
подожди немного.

Вот и солнце поднялось.
Ветерок листву берёз
колыхнул в вершинах,
опустился на кусты,
на траву да на цветы
и согнул им спины,

сдул со Стёпы на ходу
комариную орду
и шепнул:
— Дурашка!
Позабыл, что Валька — враль?
Поскорей наверх авраль!
Эх, Степан-Степашка!

— Эй, Степан! А тут птенцы!
Ай, клюются подлецы! —
Валя рассмеялся.
А Степан в ответ:
— Быстрей!
Хватит сказок про зверей!
Я уже заждался!

Тоже мне… натуралист!
В этот миг сыграл горнист
на «Авроре»⁵ зорьку,
вслед — приказ:
— Флаг, гюйс — поднять!
И с берёзы с криком:
— …Мать!
Мне же будет порка! —

Валя бешеным зверьком
стал спускаться (снежный ком
так летит под горку),
с нижней ветки белкой — прыг
и помчался напрямик,
сквозь шиповник, в город.

— Проломился, будто лось! —
фыркнул Стёпа.
Что стряслось,
Стёпе было ясно:
Валя — он ведь кантонист!⁶
«Я почти артиллерист», —
хвастался не раз он.

Кантонисты — пацаны,
но по случаю войны
их муштруют страшно!
Чтоб умели и стрелять,
и атаку отбивать
в схватке рукопашной.

А ещё — в строю шагать,
песни гамузом орать,
пыль топтать без пользы,
прыгать, бегать-догонять,
гири-ядра поднимать
да на брюхе ползать.

То команда «Встать!», то «Лечь!»
Провинишься — будут сечь
по чему придётся.
Хоть ты ловок и силён,
хоть усерден и смышлён,
а вина найдётся.

Ну а если нет вины,
то для будущей войны
ты уже — мужчина:
разрешают рвы копать,
батареи укреплять
и плести фашины⁷.

Валя — он как раз из тех,
кто дерётся лучше всех
и на ум острее,
потому с недавних пор
ходит он в ночной дозор
к Первой батарее⁸.

Но наутро — надо в строй.
(«Шагом марш!.. Налево!.. Стой!..
С песней марш по плацу!..
Встать!.. Молчать!.. И — делай раз!..»)
А не то слетишь зараз
с батареи — в карцер.

«Да… — подумал Стёпа, — в строй
опоздал Валёк… Постой,
надо ль сомневаться,
что он выкрутится? Нет!
Ведь ему не десять лет,
а почти пятнадцать!

Не-е-т, Валёк не пропадёт,
выход он всегда найдёт,
сочинять умеет.
Белку он поймал за хвост —
вот уж выдумал! Прохвост,
врёт и не краснеет».

Камни пёстрые в ручье,
запах шишек в кедраче,
вкус харе́ма⁹ вязкий —
Валю вам не соблазнить.
Он одно решал:
«Как быть?
Кто бы дал подсказку!

Опоздал…»
И вдруг — вот мысль!
«Сразу на Сигнальный мыс
надо рвать скорее!
Класс работать приведут —
а я здесь уже, я тут,
строю батарею.

И всю ночь таскал тальник!..
Всё ж я первый ученик
в школе кантонистов!
И учитель спрячет кнут,
а ребята подмигнут:
вот, мол, брешет чисто!»

(Валя вправду ночь не спал,
он на Первой ров копал;
тут услышал:
«Дру́ги!
Хворост привезли опять!» —
он телегу разгружать
побежал с прислугой¹⁰.

А потом, сквозь темноту, —
на другую высоту,
на Петровску сопку,
чтоб трубу наверняка
раньше взять из тайника,
чем приходит Стёпка.)

«Город справа обогну, —
думал Валя на бегу, —
и спущусь с Петровской
к Перешейку¹¹, а с него
мне останется всего
взять подъём Никольской,

там уж мыс — рукой подать.
Да… кружок придётся дать,
напрямки бы — легче
и быстрей, как ни крути.
Но зато я по пути
никого не встречу!»

И — по самому хребту,
не теряя высоту,
не спускаясь в город,
Валя пуще припустил.
Эй, кедрач, а ну, пусти
вон на тот пригорок!

Эй, коряги, прочь с пути,
всех вас тут не обойти
по ложбинам, кручам.
Канна — дух лесной, шутник —
не хватай за воротник,
помоги-ка лучше:

Вале тропку протори,
пни-коряги убери,
да смотри, чтоб мишка
не таился за листвой.
На Петровской — лес густой,
проводи мальчишку!

Канна, прочь от Вали, кыш!
Что ты рядом, будто мышь,
семенишь впритирку?
Ты сегодня козни брось.
Вот! Успел помёта горсть
сыпануть за шкирку!

Спасу нет, какой ты бес.
Кто войдёт подальше в лес —
ты уж рядом рыщешь,
норовишь всё, старый плут,
то за пояс что заткнуть,
то за голенище…

Перешеек! Не поймёшь:
то ли озеро¹² и Ковш¹³
он развёл навечно,
то ли сопки¹⁴ меж собой,
разлучённые судьбой,
он связал сердечно.

Валя был над ним уже.
— Ух, обрыв! На букве «Ж»
только и спускаться! —
Валя бы сказал грубей,
только Стёпа, хоть убей,
не велел ругаться!

«Хорошо бы посидеть
да на бухту посмотреть,
вид отсюда славный.
Жаль, здесь Стёпка не бывал!
Он бы всё нарисовал,
он художник справный:

бухту, длинную, как кит,
а над ней — вулкан пари́т…
Вот врага дождёмся,
отвоюемся, тогда
мы со Стёпкою сюда
сразу заберёмся!

Будя! Отдохнул чуток.
Хорошо здесь, ветерок.
Только пить охота…»
Посмотрел на торбаса:
намочила их роса,
хоть не шёл болотом.

— Ой! А что в траве? Труба?!
Тут над озером:
«Ба-ба-а-ах!» —
начались ученья.
Валя кубарем — в обрыв,
далеко раздался взрыв.
«Вот же мне везенье!

Видел, как ядро летит,
и свистит, и шелестит
в воздухе, ей-богу!
Не поверят пацаны!»
Валя изорвал штаны,
поцарапал ногу,

но труба — в руке.
«Цела!
Слава богу и хвала!
…Как там мой приятель?
Может, думает Степан,
что надул его дружбан?
Что я вор, предатель?

Не поверит и в мольбу,
что подзорную трубу
взял я ненароком?
Но тогда какой он друг,
коль изменит мненье вдруг,
с кондачка, с наскока!

Да не брал я, вот те крест!..
Что ж она, до этих мест —
прям за мною мчалась?
Свят, свят, свят, спаси мя Бог!
Ну и как труба у ног,
рядом оказалась?!

…Эх, про дым сказать забыл!
Был он всё ж или не был?
Без трубы — не видно,
а в трубу — какой-то след…
Может, тучка, может, нет…
Всё равно обидно:

Стёпка бы понаблюдал.
Да, тут я промашку дал,
тут я виноватый.
Вдруг на море бой идёт,
полыхает вражий флот?!
А я Стёпке вахту,

как положено, не сдал.
Вот оказия-скандал!»
Осмотрел он ногу.
— Кровь, а рядом нет ключа! —
он ругнулся сгоряча. —
Ладно! Вниз, к дороге!

Опустел без Вали лес.
На берёзу Стёпа влез —
да и вверх, по сучьям
(на НП ждала труба).
Вот уже видны губа
и вулкан Вилюча¹⁵.

Порт готовится к войне.
Вон: с «Авроры» на волне
пушку в бот спускают.
Батарея номер два
на косе¹⁶ видна едва,
листья заслоняют.

Выше, выше! Вот дупло.
Сунул руку:
— Да, тепло…
Ой, птенцы вдруг клюнут!
Тут он понял: нет птенцов!
Август же, в конце концов,
а птенцы — в июне!

— Ах, досада, на крючок
я попался, дурачок.
Валька — как Кирилло:
им бы только пошутить,
воду чистую взмутить…
Вот и до настила

он добрался наконец,
здесь пути его венец,
выше — только небо.
В плотной дымке океан.
Как любил его Степан!
Где он только не был,

рассекая ростром¹⁷ ширь!
Посетил Бомбей, Алжир,
был аж в Антарктиде
и с Колумбом вкруг земли
вёл отважно корабли.
Сколько перевидел!

По настилу из жердей,
что лежали меж ветвей,
Стёпа шёл привычно:
здесь всё прочно скреплено,
хоть и сделано давно.
Стёпа, как обычно,

из-за пазухи достал
бескозырку — вот и стал
как матрос на рее.
Козырьком ладонь — к глазам:
«Где земля, где паруса?
Взять трубу скорее!»

Дотянулся до сучка
наподобие крючка,
снял кожу́х. И что же?
Есть кожу́х, да нет трубы.
Что за каверзы судьбы?
«Быть того не может,

чтобы Валька вором был!
Он отдать трубу — забыл!
Или снова — шутка?
Может, он назад придёт
да трубу мою вернёт,
подожду минутку…

Как всё видно с высоты!
Там — далёкие хребты
в облаках парящих,
там — Ворота¹⁸ и маяк,
там — Шипунский¹⁹, там — Коряк…²⁰».
— Эй, вперёдсмотрящий! —

вдруг раздался снизу крик. —
Доложите сей же миг,
кто под парусами:
каравелла? галиот?
Сколько флагов к нам идёт?..
Да спускайтесь сами!

— Ой, Кирилло! Ты пришёл?
Как же ты меня нашёл?!
— Кхе! Прошу пардону,
у меня разведчик есть…
Не изволите ли слезть
с вашего кордону?

— Кто — разведчик? Барсик мой?
— Стёпа! Майна²¹ — и домой,
маменька велели
вас найти… Ну прям беда,
вы же кажный день сюда
прямиком с постели!

Может, это и смешно,
но с каких-то пор пошло,
что Кирилло — нянька.
Он, конечно, сух и сед,
и сто лет ему в обед,
но в глазах-то, глянь-ка,

так и светят огоньки,
как на скалах маяки,
с голубым отливом.
Как волшебник Дед Мороз,
сказок знал — аж целый воз!
Про моря, проливы

(в них разбойничал Нарвал!²²),
про большой Девятый вал,
про Русалку-ростру…²³
Все — морские! Как же так?
А вот так! Ведь он — моряк!
Он в морях — с подростков,

юнгой и матросом был,
гарпуном китов он бил,
а теперь вот — няня.
Он со Стёпиным отцом
(был отец ещё юнцом)
воевал, был ранен.

(«На Наваре²⁴ турок, гад,
прямо до смерти был рад,
что попал мне в руку.
Ну, пришлось потом лежать…
В лазарете не поржать,
там помрёшь со скуки».)

Офицером стал отец,
а Кирилло, молодец,
в ординарцы вышел.
И с тех пор они вдвоём
(«Он хоть в пекло — я при ём!»)
под одною крышей.

А теперь в отставке, вот:
дом, детишки, огород —
всё на нём, Кирилле.
Он в семье Завойко — свой.
Барыня ему:
«Родной» —
часто говорила.

— …Эй, Кирилло! Дуй сюда!
— Как же «дуть»? Иль я вода,
кипяток в стакане?
— Ну не дуй, так сыпь!
— Но-но!
Что ли я теперь зерно
для курей в кармане?

 — Ну, Кирилло, ты даёшь,
сразу даже не поймёшь…
— Стёпа! Эй, на марсе!²⁵
Дуйте-сыпьте вниз скорей,
мы пойдём до батарей,
вы, да я, да Барсик!

 — Так бы сразу и сказал!
Я бы дал себе под… зад,
мигом бы собрался!
Тут Кирилло аж присел:
«Вот пострел, когда успел
слов таких набраться?!»

— Ну, Степан, у вас жаргон!
Иль мне снится страшный сон?
Как-то на Саргассах
я иду, навстречу — Кит.
И вот так же мне кричит:
«Дуй сюда, савраска!»

 Я ка-а-ак дунул на фонтан!
Тут поднялся ураган…
— Понял, понял сказку! —
крикнул Стёпа. — Я шутил…
Только я чуть-чуть забыл:
кто такой савраска?

…Шли по склону, по тропе,
позади уже НП,
в небе — ну ни тучки!
Барсик лаял над ручьём,
Стёпа палкой, как мечом,
бил по стеблям пу́чки²⁶.

Вдруг — Кириллу за рукав:
— Слышал?
— Слышал: Барсик — «гав».
— Что смеёшься? Пушка!
Тут Кирилло:
— Да! Постой!
С батареи бьют — с Шестой!²⁷
С той, что на Култушном²⁸.

 — Ну, Кирилло, ну, скорей!
Побежим до батарей.
Слышь, опять был выстрел!
Барсик, Барсик! Барс, ко мне!
Будешь рядом, на ремне.
— Ну зачем же быстро? —

хмыкнул дед. — Уже отбой!
Ведь учения — не бой,
экономить надо
порох, ядра и башку…
(ой, пардон, сказал лишку́!)
…в общем, все заряды.

Там стоит военный пост.
Это, Стёпа, не погост,
чтобы без охраны.
Мертвяки-то не сбегут…
(«Кхе-кхе-кхе, опять я тут
сполз с меридиана!»)

— Понял, понял твой обман! —
произнёс в слезах Степан. —
Ты не собирался
никуда со мной идти,
только к маме привести!
Ты совсем заврался!

— Всех свистать наверх! На бак!
Трюмы слёз полны — под жвак! —
крикнул дед, как в рупор. —
Капитану дать платок,
прекратить воды поток!
— Не смешно, а глупо, —

всхлипнул сквозь платок Степан. —
Я, Кирилло, твой обман
в жизни не забуду!
— Мне Русалка, как и вы,
точно так клялась в любви
как-то на Бермудах.

— А потом?
— А что «потом»!
А потом был суп с Китом…
Э-э-э… Короче, Руся
вышла замуж за Кита…
(«Кит! Чтоб высох твой фонтан
за мою Марусю!»)

И Кирилло помолчал,
головою покачал
да сморгнул слезинку.
Усмехнулся:
— Кто пищал,
мол, я что-то обещал?
Так пошли низинкой —

и на Кошку, на косу.
Там я Дмитрию²⁹ снесу
барыни записку,
чтоб явился на обед,
заодно спрошу совет
про свою подписку…

— В волонтёры, что ль?
— А то!
Я вам что же — дед Никто?
Мистер Бесполезный?
Ну никак не подпишусь!
Говорят, что не гожусь,
старый да болезный…

Старый — да, но ведь не лыс!
Вот, к годочкам придрались,
а не понимают,
что я турок воевал
да в таких боях бывал!
Не-е-ет, не принимают.

Может, Дмитрий подсобит…
— А отец мой?
— Не велит!
Мол, не думай даже
под ружьё! А я — хочу!
— Что хочу, то ворочу?
Ну а коль прикажет?

— Что? Вещички все сгрести
да на Хутор³⁰ вас свезти?
Это завсегда я!
Как же бросить мне семью?
Но потом уже — адью,
то бишь до свиданья,

и по речке на батах³¹
или на своих ногах —
в город я вернуся.
Буду супостата бить!
Да хоть кашу всем варить —
тоже пригожуся.

Вот беседа-разговор!
Стёпа был ужасно горд,
что сейчас Кирилло
с ним серьёзно говорил,
не шутил да не острил,
как обычно было.

Валя был безумно рад:
аж два выстрела подряд!
Вспомнилась частушка:
«Пролетело два ядра,
слава богу, не сюда!»
…Дым накрыл подушкой

Озерновскую косу³².
Защипало вдруг в носу.
«Ах как пахнет порох!
Поскорее бы война,
а то вечно — тишина,
слышно каждый шорох», —

думал Валя и сопел:
он сквозь дым уже успел
пересечь дорогу,
что вела с косы на порт
(даже комаров эскорт
приотстал немного),

на Никольскую взлететь,
город сверху оглядеть —
всё единым духом.
Вдруг, сквозь дым, там, где коса, —
топот ног и голоса
донеслись до слуха.

— Кто идёт, ядрёна вошь?
— Да свои, чего орёшь!
— Волонтёры?
— Кто же!
— Чё ж бегом-то?
— Как не гнать!
Пушки бьют, а чьи — как знать?
Опоздать негоже!

Дальше Валя не слыхал,
силуэт его мелькал
меж берёз на сопке.
«Хы-хы-хы!» — дышал.
В руке,
в крепко сжатом кулаке,
без чехла-коробки —

Стёпина труба.
«Ах, да!
Спрятать надо, но куда?
Лучше бы за спину…
Робу — сверху. Не видать!
Да и легче так бежать…»
Вот и Седловина³³.

— Ну-ка, паря! Ходь сюды!
Ты откудова, куды? —
с батареи Третьей³⁴
кликнул Валю постовой.
Валя, красный, сам не свой,
подошёл:
— Дядь Петя,

я до Первой. Пропусти!
— А, Валёк! Дык нет пути,
шагом марш отседа!
— Христом Богом я прошу…
— Я сказал — не пропущ-ш-шу,
вот же надоеда!

— Что стряслось-то?
— Кабы знать!
Всех штыком от сопки гнать
мне велел поручик.
Нынче сопка — есть объект!..
Ой, сболтнул тебе секрет!
Вдруг ты, Валь, лазутчик?!

— Ах, ты так? Тогда, дядь Петь,
век тебе в аду гореть
или даже хуже!
Я — лазутчик? А ты — нет?
Ты ж мне только что секрет
выдал под оружьем!

Может, хочешь под арест?
— Что ты, Валя! Вот те крест —
не хотел… Безвинный…
— Где поручик? Щас скажу!
Нет, по форме доложу
про язык твой длинный!

Да-а-а… Шантаж во все века
бил под дых наверняка.
Взял матрос наживу!
Он и пот со лба не стёр,
как уж Валя на бугор
забирался живо.

По пути с тропы свернул.
Осторожно обернул
он трубу кипреем³⁵,
спрятал меж берёзок двух —
и помчался во весь дух
к Первой батарее.

Сверху видно всю косу.
Барсик-то давно внизу,
лает оглашенно
и вдоль бруствера — «гав-гав» —
чайку гонит, хвост задрав…
«Как несовершенно, —

думал Стёпа каждый раз,
так подумал и сейчас, —
тварей создал Боже!
Взять хоть Барса: он силён,
очень ловок и умён,
а взлететь — не может».

Вслух, конечно, не сказал:
богохульничать нельзя,
но мечтал он часто,
чтоб имелось всё у всех:
руки, ноги, крылья, мех,
бивни, жабры, ласты…

Эх, ему б сейчас — крыло
иль хотя бы помело,
он в одно мгновенье
приземлился б на косе,
вот бы удивились все!
Там — столпотворенье:

город чуть не весь пришёл,
чтоб построить пред Ковшом
главную препону.
Не пропустят здесь десант,
здесь не просто вам коса —
пояс обороны!

— Стёпа, где у вас труба?
Мне, пожалуй, не судьба
с Митей погутарить…
Посмотрите вниз, туда…
Нет, левее, где вода:
катер, что ли, шпарит?

Из-за мыса в створ порта
заходили два борта:
катер, а в эскорте —
шлюпка в пенистой волне.
— Не везёт, Степаша, мне,
уж со мной не спорьте.

Ясно море-горизонт,
что спускаться — не резон:
там отец ваш!.. Или?..
Да, у борта — командир!
Вашего отца мундир
различу за милю.

Чаю я, что генерал
батареи проверял,
побывал на Третьей,
а теперь идёт к косе…
На прибойной полосе
Дмитрий сам их встретил…

— Ну Кирилло! Ну и глаз!
Восхищаюсь всякий раз,
как ты видишь славно!
— Дальнозоркость, брат Степан,
не награда, а изъян —
стариковский, главно…

— Слышь, Кирилло, а Валька́
ты б узнал издалека?
— Валентина? Вряд ли…
Кантонисты — где? Ах, во-о-он,
где построен новый бон!
Нет, не вижу Вали,

хоть и рыжий он, как лис!
— Он сказал, что он метис,
я не понял — то есть?..
— Тут всё просто. Вот ваш Барс —
чистокровный водолаз?
— Да, мой Барс — не помесь!

— Ну а Валя — камчадал³⁶.
И Господь ему не дал
позабыть о предках:
дед его — из казаков,
может быть — из моряков
давней кругосветки…

(«Сколько ж бегает сынков
у отважных моряков
по земле-планете!»)
Вот и рыж ваш Валентин,
по-научному — блондин.
Нет чудес на свете!

От обрыва, где они
наблюдение вели
за Ковшом и Кошкой,
не хотелось уходить.
«Здесь трубой бы поводить,
посидеть немножко…

Если Вали нет внизу —
на Сигнальном он мысу,
батарею строит…
У меня кожу́х с собой,
надо сбегать за трубой…
Как же всё устроить?

Мой Кирилло не простак,
не отпустит просто так.
Вот, кожу́х потрогал,
что-то проворчал под нос….
Вдруг опять задаст вопрос
про трубу? Он строгий!» —

думал Стёпа и гадал,
а Кирилле он сказал,
опустив ресницы:
— Дай записку — отнесу
дяде Мите на косу.
Я слетаю птицей!

А потом по бону — в порт
или с папенькой — на борт,
с ним я до причала —
и домой. Ну, как мой план?
— В плане, Стёпа, есть изъян:
катер-то отчалил,

с генералом на борту!
Катер во-о-он уж где, в порту,
у Адмиралтейства.
Вы опять за слёзы, Стёп?
Слёзки на колёсках — стоп!
Эка слёзно детство!

Я, конечно, дед простой,
но кожу́х-то ваш — пустой!
Небывалый случай.
Ах, мой милый каюю³⁷,
ну не плачьте, вас молю,
расскажите лучше!

«Стёпа, прикуси язык! —
говорил ему старик
в то же время взглядом. —
Стать предателем легко…
Друг есть друг — хоть далеко,
хоть с тобою рядом…

Понял я, зачем Валька́
рассмотреть издалека
вы меня просили:
у Валька́ труба небось!
Чую, здесь не обошлось
без нечистой силы…

Эх, нельзя сказать мальцу,
чтоб молчал! А то отцу
доложить придётся,
что Валёк трубу украл,
и тогда уж генерал
с Валей разберётся!

Валя — он, конечно, враль,
только он трубу не крал,
знаю Валю с детства».
Тяжело вздохнул старик.
«Вот тупик-то, вот тупик.
Есть ли выход-средство?»

— Я не пла́чу! Просто в глаз
мне попал песок зараз!
С миною страдальца
Стёпа щурил глаз «больной»,
сжав при этом за спиной
скрещенные пальцы.

— Где труба? — уже без слёз
Стёпа повторил вопрос
с хитрою улыбкой. —
Утром в порт Элизабет
вёл по курсу я корвет,
торопился шибко,

ведь чудовище Нарвал
третий день не отставал,
за кормой крутился.
А сегодня — прыг! — и вдруг
выхватил трубу из рук —
и в пучине скрылся!

Просветлел старик лицом
и подумал:
«Молодцо́м,
друга ты не предал!
Хоть соврал мне… ну так что ж!
Ведь любая сказка — ложь
вперемешку с бредом».

Валя землю рыл, таскал,
камень отбивал от скал,
прикреплял жердины,
по витой крутой тропе
на плече да на пупе
подносил дернину —

погреб крыл пороховой.
Вдруг с площадки смотровой,
сверху, кто-то свистнул.
Замолчали топоры.
Посмотрев на верх горы,
Валя зубы стиснул…

Наверху, на смотровой, —
Первый пост, передовой,
там стоит дозорный.
Он все сутки напролёт
не отводит от Ворот
глаз трубы подзорной.

«Караульный коль позвал,
значит, с Бабушки — сигнал!
Вон, на пост по круче,
красный весь, летит стрелой
лейтенантик молодой,
а за ним поручик».

(Бабушка — крутой утёс,
а на нём — дежурный пост,
у Ворот в Авачу.
Если там костёр горит,
чёрный дым столбом валит —
всем понятно: значит,

в море судно иль суда.
Как приблизятся, тогда
под условным кодом
в город всё передадут:
что за флаги к нам идут,
с мирным ли заходом…)

Тут все разом:
— Дождались!
Дым над Бабушкой, кажись!
— Щас просемафорят
нам подробность с маяка³⁸,
кто там русского штыка
спробовать изволит…

— Знамо кто! Кого «кормить» —
тут и к бабке не ходить:
англичан-французов!
— Эх, узнает супостат,
что ему тут всякий рад
продырявить пузо…

Валя чуть ли не рыдал:
нет, он не промашку дал,
а подвёл Степана!
Видел что-то сквозь туман,
да смолчал…
«Ах я жупан³⁹,
бес и плут, как Канна!»

Генерал на пирс ногой —
тут же офицер штабной
подбежал с докладом.
— Я про Бабушкин сигнал
на косе ещё узнал!
Лишних слов не надо! —

губернатор произнёс,
недовольно сморщив нос. —
Доложи детали!
— Есть!.. Эскадра! Флагов — шесть!
— Чьи?
— Пока ещё невесть:
парусные — встали,

приближенья нет почти,
потому как полный штиль,
паруса — что цацки.
А вот ихний пароход…
скоро будет у Ворот…
— Флаг?
— Американский.

— Странно… Может быть, обман?
Свой оставил караван
и пошёл в разведку?..
Офицеров — на совет
в дом ко мне! Там ждёт обед.
Всё обсудим крепко.

— Есть! — штабной откозырял. —
В штаб зайдёте?
Генерал
посмотрел с ухмылкой:
— Есть с собой карандаши?
Будь за писаря, пиши —
вестовым в рассылку:

«Гарнизон — в ружьё!» — приказ!
Населенью — мой наказ:
«Всем покинуть город!
Взять пожитки — и уйти,
скот с собою увести.
Час даю на сборы!»

Кантонистов — отрядить
по дворам: поторопить
к сборам населенье.
Волонтёров — накормить,
по палаткам расселить,
выдать наставленье.

Чтоб любой окрест узнал,
дать из пушки залп-сигнал
для оповещенья.
Действуй! Я — на Первый пост,
погляжу-ка, что за гость
к нам без приглашенья.

Уж такой Завойко: он
был как будто заведён
и тугой пружиной
механизму ход давал,
за собою вёл и звал
всю свою дружину.

— Что ж, Степаша, мальчик мой,
нам уже пора домой.
Нет, не протестуйте,
не взрывайтесь, как вулкан!
У меня есть новый план,
он простой по сути:

первый пункт — оружье взять,
пункт второй — скорей погнать
на корвете вашем
за Нарвалом! В Сомали
мы застанем на мели
этого апаша!⁴⁰

На мели он не жилец,
на мели ему конец,
шкоднику Нарвалу,
там найдёт свою судьбу…
Вашу мы вернём трубу!
«Но труба — у Вали!», —

Стёпа чуть не закричал,
но сдержался и смолчал,
так как понял ясно:
«Он со мной ведёт игру,
потому что знает: вру!»
— Да, твой план — прекрасный,

но, Кирилло, я соврал,
что трубу Нарвал украл.
Он не вор, не вор он!
И никто не вор вовек:
ни Нарвал, ни… человек,
даже и ни ворон.

Слышишь? Я тебя дурил,
ведь трубу я — по-да-рил!
По-да-рил! Понятно?
— Не кричите, не глухой!
Всё я понял, не тупой.
Подарил — обратно

не проси, не отнимай,
не кради и не ломай, —
проворчал Кирилло. —
Что ж, Нарвалу повезло:
вы ему добром за зло
лихо отплатили!

— Он не злой! И не Нарвал!.. —
начал Стёпа, но прервал
Стёпино признанье
лай призывный под скалой.
Тут старик и молодой,
как по приказанью,

свистнули дуэтом враз,
а потом позвали:
— Ба-а-рс! —
и опять же вместе.
Хохотали аж до слёз…
И не знали то, что пёс
нёс плохие вести…

Валя всё таскал-носил,
помогал, что было сил,
до седьмого пота.
Лейтенанта был приказ:
— Батарее через час
завершить работы,

чтоб до той поры, пока
не пришла от маяка
новая подробность,
лишнее — к Ковшу снести,
батарею привести
в полную готовность.

Сколько новость вам ни ждать —
всё равно не угадать
миг её явленья,
а она, как гость в ночи,
в дверь внезапно постучит,
вызовет волненье.

…Оставалась часть работ:
разгрузить пришедший бот
с боеснаряженьем.
Только Валя влез на борт,
как услышал:
— Срочный сбор!
Всем в расположенье!

Валя быстро на плечо
вскинул бочку.
— Ну бычок! —
кто-то хмыкнул. — Рыжий,
как ты мышцы накачал?
Что-то я не замечал:
а твой пуп — без грыжи?

И матрос издал смешок.
Валя взял ещё мешок,
вскинул на загривок.
— Зависть — смертный грех. Не знал? —
с расстановкой он сказал,
усмехнувшись криво.

— Вот салага, вот нахал!..
Дальше Валя не слыхал.
Он с тяжёлой ношей
шёл по осыпи наверх,
а в глазах был фейерверк
разноцветных мошек.

Валя сбросил груз к ногам.
Сверху, с батареи, гам
глухо доносился.
«Уф… Чуточек отдохну…
Всё ж я палку перегнул,
больно нагрузился.

Сбор трубили неспроста:
значит, новость есть с поста!
Надо поскорее
груз — на склад, потом — в тайник
(взять трубу!) и напрямик
дёрнуть к батарее».

Сел, глаза закрыл на миг —
и… заснул. Во сне старик
подошёл престранный:
в бескозырке, босиком,
с посошком и туеском
да в тужурке драной.

Снял заплечный свой мешок.
— Ох и дети! На горшок
лишь вчера ходили,
а сегодня — воевать…
Вот, слыхал? Рожок опять!
Страсть как возбудили

любопытство старика…
то есть… это… грибника!
— Вы грибник?
— Бесспорно!
В туеске, гляди, грибы!
Валя глянул… Тень трубы —
Стёпиной, подзорной —

мимо взора пронеслась…
— Так ты — Канна? Ах ты мразь!
Валя замахнулся.
— Это ты трубу стянул,
а потом мне в ноги ткнул?! —
крикнул — и проснулся.

«Ой, заснул средь бела дня!
Стыд-позор, ах, чтоб меня!» —
Валя мину скорчил.
Цепь матросов вверх несла
бочки с порохом на склад,
тяжело и молча.

— Вот какие удальцы!
Всё сгрузили! Молодцы! —
говорил поручик.
«Что сижу-то?»
Валя встал,
и по кочкам, по кустам,
по крапиве жгучей

он — на склад бегом почти.
На обратном же пути
налегке, вразмашку
добежал до тайника,
взял трубу.
Вздохнул:
«Ну как
воротить Степашке?»

«Как им, людям, сообщить?
За портки хватать, тащить,
лаять да кусаться?
Генерал велел: "Домой!"
Что ж стоите, боже мой!
Он сказал: "Собраться —

и на Хутор всей семьёй!"» —
Барсик прыгал как шальной,
под ноги бросался,
отбегал и лаял-звал,
землю в злости разрывал.
Как с цепи сорвался!

Стёпа цыкнул:
— Фу! Лежать!
А Кирилло:
— Не-е-ет, бежать
заставляет Барсик!
Говорил я вам: пора.
Мы тут с самого утра
всё по сопкам галсим.

Барсик знает больше нас:
видно, там, внизу, приказ
слышал генерала.
Это значит, мальчик мой,
Барс не зря зовёт домой,
он ведь умный малый.

Чует сердце старика:
сообщенье с маяка
было генералу.
Стёпа вздрогнул:
«Как же так?
Ах какой я был простак,
что поверил Вале:

он сказал, что был туман…
Впрочем, сам я океан
тоже весь обшарил.
Без трубы, но оглядел!
А врага-то проглядел!
Ах я слепошарый!»

— Стёпа, что, не рад войне?
И мурашки по спине?
Я вот, грешный, — радый!
Ой, простите, невзначай
крепко вас обидел, чай?
Экая досада…

— Как ты смеешь! Я — не трус!
Коль пришёл до нас француз
иль другой вражина, —
я из дома сигану!
Сигану — и на войну.
Что я, не мужчина?

Что я вам — Степан Никто?
— Вы, Степан, как кипяток,
надо охладиться…
— Нет, Кирилло! Ты пойдёшь —
и меня с собой возьмёшь
за Россию биться! —

Стёпа в гневе прокричал.
Барсик низко зарычал
и сверкнул клыками.
— Что молчишь, Кирилло? Ну!
Побожись, скажи: «Возьму!» —
чуть не с кулаками

он к Кирилле подступал.
— Барсик, фу! Уйми оскал!
Дай тебя поглажу.
Стёпа просто не в себе.
Дело, видно, не в трубе,
а в её пропаже, —

говорил Кирилло псу,
глядя мимо — на косу,
на «Двину»⁴¹ с «Авророй»,
на губу, левей, левей:
не видать ли кораблей
вражьего дозора?

«Не видать», — вздохнул старик.
— Что ж вы, Стёпа, сразу в крик,
будто кот на крыше?
На войну хотите? Щас,
напишу на вас приказ,
ваш отец подпишет…

Речь Кирилло произнёс
без улыбочки, всерьёз,
но с такой издёвкой,
что Степан оторопел…
В тишине комар пропел,
пискнула полёвка,

Барс зевнул: устал он ждать!
Стёпа продолжал молчать,
лишь дрожали губы.
В первый раз за десять лет
не заплакал он в ответ!
Процедил сквозь зубы:

— Ты ж не знаешь ни… фига!
Проворонил я врага!
— Стёпа! Это слишком!
Ну и тон! Ну и слова!
Прям матросская братва!..
Но Степан не слышал.

— Каждый, каждый день в трубу
я обшаривал губу,
океан… Да толку!
Прозевал врага — и вот
он уже на город прёт.
Так и взвыл бы волком!

Плохо вёл я свой дозор,
как теперь мне смыть позор?
Тут черёд Кириллы
наступил повысить глас:
— Разве вам был дан приказ?
Что вы возомнили!

Будто целый гарнизон
не смотрел на горизонт
и не караулил?
Вы хотели первым быть,
а не вышло — стало быть,
на войну, под пули,

да героем чтоб прослыть?..
(Барсик, перестань скулить!
Потерпеть не может!)
Вы, Степан, один — герой?
— Нет, и Валя был со мной,
он дежурил тоже,

и сегодня, до зари…
Только сколь в туман ни зри,
видно плоховато.
— Вот так здрасьте, новый год!
Мне всё ясно наперёд:
вы — не виноваты!

— Есть вина иль нет вины,
ну а как насчёт войны?
Что? Берёшь с собою?
Тут Кирилло подмигнул:
— Где оружье взять — смекнул,
дело — за трубою.

Объявляю свой приказ:
зачисляю, Стёпа, вас
я в резерв по штату!
Быть готовым в час любой
вам вступить в смертельный бой
с наглым супостатом!

А в резерве — с высоты
(возле Хутора найти
нам её к норд-осту)
сквозь стеклянный длинный глаз
беспрерывно, каждый час
наблюдать за «гостем»!

— Есть в резерв! — сказал Степан.
— А теперь, Степаша, — план,
он всё тот же самый:
я оружье нахожу,
ну а про пустой кожу́х…
вы решите сами.

Выстрел пушечный с поста
Валю у трубы застал.
Понял Валя: залпом
известили о войне!
…В наступившей тишине
ожил лес внезапно:

мышка юркнула под лист,
вновь паук, как гитарист,
лапками задвигал,
шмель продолжил танец свой,
и кузнечик над травой
весело запрыгал…

Ну а Валя? Через миг
он уже к трубе приник,
вверх смотрел с низины:
флаг над мысом крепостной,
дым от выстрела стеной —
вот и вся картина.

«Надо вверх скорей, на пост,
там всё видно — на сто вёрст!
Подкрадусь поближе,
не заметят! Повезёт —
вражье судно у Ворот
сам в трубу увижу!» —

сгоряча подумал он.
Вдруг от церкви дробный звон
разлился по сопкам —
колокол тревогу бил.
— Ты про дру-га по-за-был!
Ты за-был про Стёп-ку!

Бим-бом-бу, бим-бом-бу,
дру-гу ты вер-ни тру-бу, —
слышалось в набате. —
Бим-бом-бу, бим-бом-бу,
не хо-ди гля-деть в тру-бу,
ты же не пре-да-тель!

— Не забыл я ничего,
ничего и никого! —
Валя обозлился. —
Просто я хотел узнать,
с кем придётся воевать,
вот и соблазнился…

А трубу — ну как вернуть?
Не могу ж я улизнуть,
будто трус презренный.
Не по мне такой позор!
Ведь отныне гарнизон —
на ноге военной!

Колокольный звон умолк.
Валя всё не мог взять в толк:
что за наважденье?
То трубу унёс, то — сон,
а теперь — вот этот звон…
«Мне ж в расположенье!» —

спохватился — и бежать.
За спиной труба опять,
робою прикрыта.
«Кровь из носу, а верну!
…Эх, сейчас бы навернуть
каши с полкорыта

или щей бы с полведра.
Пахнет вкусно! У костра,
отпотев на совесть,
все, наверное, сидят,
щи рубают да галдят,
обсуждают новость!»

Запах щей и табака
от поляны-бивака
растревожил Валю:
ел он, кажется, вчера,
да с дежурным у костра
ночью чаевали.

…Вот и Стёпин дом. Здесь сад,
памятники в нём стоят —
Берингу и Кларку.
Тут нет яблонь или роз,
сад — из тополей, берёз —
лучше б звали парком.

Заговорщики тайком
обошли аллейку, дом,
огород с картошкой…
— Ох, Степаша, отдышусь —
в погреб сам, один спущусь.
Подождите трошки,

отомкну сперва замок…
Взял Кирилло свой платок
и, как маг из сказки,
щёлкнул пальцами: «Чик-чик!» —
тут же на платке ключи
появились в связке.

— Ты колдун, Кирилло? Плут?
Ведь ключи-то были тут,
у тебя в кармане!
Открывай быстрей запор!
Мы ж ни пункта до сих пор
не прошли по плану!

— Что ж, колдун я или плут,
но исполню первый пункт.
Ключ найду вначале…
Ох, ключей (закон таков!)
вечно больше, чем замков,
вы не замечали?

Кухня, детская, буфет…
Где же погреб?.. Кабинет,
шкафчик для игрушек,
зал, подвал и снова зал…
Вдруг донёсся выстрел-залп
из сигнальной пушки.

Эхом — колокольный звон,
дружный лай со всех сторон.
Стёпа — к дому пулей.
— Да, — сказал старик, — пора!
Взять семью — и со двора,
в лес от Джона Буля⁴²,

только план — не изменю.
Я хоть стар, но — на корню!
Поколдую снова…
Вскоре к дому он бежал,
а за пазухой лежал
пистолет кремнёвый.

(Отомкнул он всё ж замок,
хоть порядочно и взмок, —
и откинул крышку.
В ней, тяжёлой, будто сейф,
он военный свой трофей
прятал от мальчишек.)

Прогорел костёр дотла,
все матросы у котла —
щи хлебают. Валя
сел в сторонке на пенёк:
«Ох, устал… Ну и денёк…
Хуже был едва ли…»

На поляне прежний гам.
Все уж знали: к берегам
шесть судов подходят,
трюмы ядер-бомб полны.
— М-да, не миновать войны…
— Но и мы — на взводе!

— Шесть судов! Вот это да!
Брать большие города
этакой силищей,
а они — на городок!
— Городок-то — с ноготок,
тут штыков-то — с тыщу.

— Ох, здоров ли их кочан,
мсьё французов-англичан?
Может, это сдуру —
целой стаей воронья
на мало́го воробья?
Тьфу! Прям на смех курам!

— Их кочан здоров: в поход
взяли ажно пароход,
видано ли, братцы!
— Ну и что?
— А то, болван,
он что в штиль, что в ураган
может продвигаться…

Тут матросик молодой,
с бычьей шеей, нехудой,
«Хва!» — сказал и ложку
длинно чисто облизнул
да и Вале протянул:
— На, поешь немножко,

а то бегал тут, как вша…
И над берегом Ковша
хохот грянул громом.
Валя глазом не моргнул,
молча руку протянул
и одним приёмом

вместе с ложкой взял в тиски
кисть обидчика.
— Пусти! —
взвизгнул тот от боли.
Тут вскочили мужики:
— Да пусти, Валёк, пусти,
он не будет боле!

Отпустил… Из шалаша
вышел, явно не спеша
разбираться в шуме,
лейтенант. И все — во фрунт.
Посмотрел на Валю:
«Фрукт!»
Постоял, подумал…

«Да за что мальца шпынять?
Тот, кто может постоять
за себя, — тот в силе
постоять за город свой,
постоять за край родной
и за мать-Россию!»

Вслух сказал:
— Ты молоде-е-ец!
А на вид — совсем юнец!
Кто такой? Не мешкай!
— Валька Гуров… Кантонист!
— К нам, на Первую, просись,
коль война… Потешки

всем отставить до поры!
Враг идёт, не до игры!
Коль шутить — так в меру!
Не сегодня завтра в бой
поведу вас за собой
за царя, за веру!..

Ну, брат Гуров, как? Десант —
не пропустим? — лейтенант
в Валю взглядом впился.
— Есть! Так точно! То есть… нет! —
Валя выпалил в ответ —
и («Вот чёрт!») смутился.

Бросил взгляд на строй, назад:
все навытяжку стоят,
будто струны скрипки,
все серьёзные, но тот,
что дал ложку (доброхот!)
подморгнул с улыбкой.

— Барсик, Барсик, марш домой!
Не беги же ты за мной! —
Стёпа запыхался. —
Я до Вали — и назад.
Фу! Домой, те говорят!
Вот же увязался!

Пёс не отставал. Степан
нёсся, будто ураган,
к Первой батарее —
на Сигнальный мыс, туда,
где под небом, как всегда,
флаг форпоста реет.

Под ногами — пыль столбом,
слева — Ковш, а справа:
«Бом-м-м!» —
колокол взывает.
Мыс совсем недалеко,
Петропавловск городком
только называют:

Стёпа город поперёк
в три минуты пересёк!
Но за три минуты
Стёпу страшною волной,
нестерпимо ледяной
окатило будто.

Город, тихий и пустой,
был сегодня не такой,
незнакомый город.
Кто в телегах, кто пешком,
кто с узлом, а кто с мешком
потянулся в горы.

Что придётся уходить,
скот с собою уводить —
все с весны уж знали
и готовы были враз
дом покинуть в нужный час,
лишь команды ждали.

Дети, женщины, деды́
уходили от беды.
Лишь одни мужчины
оставались воевать,
насмерть биться — но прогнать
вражью чертовщину!

…Сопка-мыс в одном лице,
с батареей на торце, —
городу охрана.
Негустой и светлый лес,
и тропинки тоже есть,
Стёпа был здесь с мамой.

Но тропинками сейчас
он не шёл:
«Не ровен час,
кто-нибудь навстречу:
мол, куда идёшь, к кому,
да зачем, да почему —
что ему отвечу?»

Стёпа шёл по склону вкось.
«Мама хватится небось
и задаст Кирилле! —
волновался Стёпа. — Ой,
хорошо, что Барс со мной!
Мама ж говорила:

"Если Барс с тобой — тогда
я спокойна: никогда
он не даст в обиду!
Барс — защитник. Всем он рад?
Это, Стёпа, маскарад!
Барсик добрый — с виду"».

Барс залаял…
— Тихо ты!
Тут кругом стоят посты.
Будем, как в разведке:
не шуметь и не чихать.
Далеко кругом слыхать,
лес на сопке редкий.

Стёпа лёг в траву, за куст.
Лес как будто бы и пуст,
но не жди пощады:
схватят — и домой вернут.
— Барс, гляди: дорога тут
к смотровой площадке.

Мы по ней пойдём с тобой —
но чуть позже — и с трубой!
Как же нам дорогу
пересечь? Или ползком,
или быстро, марш-броском,
будто козероги?

Узкая, почти тропа…
Ой! Сюда идёт толпа!
Слышишь? Шум да споры —
сверху, вон, от смотровой…
Кто там виден? Вестовой…
Боже, как не в пору!

Барс, ушами не пряди,
а тихонечко сиди!
Что вскочил на лапы?
Ляг!
И Барс послушно лёг,
но спокойным быть не мог:
он учуял запах.

Пёс вдруг громко заскулил,
изо всех рванулся сил —
и тропой набитой
вверх как бешеный погнал!
А навстречу — генерал
со своею свитой.

Стёпа юркнул вмиг за пень,
в полусумрачную тень:
«Лишь бы Барс не выдал!»
Пень зарос травой, и здесь
Стёпа был, как мышь в гнезде.
Только он не видел,

где теперь отец и пёс…
Ветер голоса донёс:
— Барсик! Погляди-ка!
Кто привёл тебя сюда?
— Ну-ка, быстренько, айда,
с кем ты — покажи-ка!

Стёпа мигом поднял прут,
а уж Барсик — тут как тут,
тянет за штанину.
Бросил Стёпа прут — но пёс
на лету поймал, принёс…
Всхлипнул Стёпа:
— Псина,

что ж меня ты выдаёшь?
На-ка палку, отнесёшь
Вале. Понял? Ва-ле!
Приведи его сюда.
Заберём трубу — тогда
нас с тобой похвалят.

Пёс умчался наконец.
— Ай, находчивый малец! —
с этими словами
перед Стёпою возник
щуплый маленький старик. —
Восхищён я вами!

— Тише, дедушка! Пригнись! —
Стёпа дёрнул деда вниз: —
Что ты раскричался!
Тот присел.
— Ты, деда, кто?
Дед осклабился:
— Амто́!⁴³
Стёпа взволновался:

«Что за странный старичок?
В бескозырке… Морячок?
Вражеский лазутчик?
Ой, а вдруг и впрямь — шпион!
Проберётся в гарнизон…
Надо с ним покруче!»

Со словами: «Ты в плену!» —
Стёпа деда притянул
и схватил за руку:
— Ты пойдёшь со мной, чужак!
Понял я: ты шпик и враг!
Ну, пошли без звука!

— Э-э-э, какой же я шпион,
чтобы брать меня в полон?!
Разве ты незрячий?
Хочешь верь, а хочешь нет,
но я знаю твой секрет,
вот те крест висячий!

Это твой дружок Валёк
взял трубу — и уволок
да в кустах заначил!
— Врёшь! Откуда знать тебе
о Вальке́ да о трубе?
Ты шпионил, значит?!

Ну, дедуль, тебе конец!
Тут поблизости отец,
он тебя по делу
так допросит, кто ты есть,
что потом не сможешь сесть
целую неделю!

Стёпа думал, что в ответ
он мольбу услышит. Нет!
Пленный шмыгнул носом.
— Я, — сказал он со смешком, —
расскажу, что вы с Валько́м
дружите без спросу!

И тогда Вальку́ конец,
а не мне! Смекнул, юнец?
Лучше выбирай-ка.
Стёпа сплюнул, как Валёк.
(Далеко летел плевок!
Жаль, не видел Валька!)

Взял за шкирку старика:
— Вот бы дать тебе пинка!
Валька б дал! С излишком!
Пленный — в визг:
— Пусти меня!
— Это что там за возня?! —
часовой на вышке

крикнул с главного поста.
Тут же — свист! И суета!
Топот по дороге,
по оврагу вверх и вниз!
Бомбардиры собрались,
будто по тревоге.

Их привёл, конечно, Барс:
он услышал громкий глас —
и рванул! С ним — Валя.
Лейтенант и все стрелки́
под призывные рожки́
еле поспевали.

— Что случилось? — часовой
крикнул в рупор.
— А! Отбой! —
лейтенант ругнулся,
и рожок «отбой» сыграл.
Появился генерал.
Тут же разомкнулся

плотный круг — и вот те на!
Возле высохшего пня
странная картина:
Барс рычит над старичком,
что лежит в траве ничком;
рядом — Стёпа с дрыном…

Мать Степана извелась,
не сводя с калитки глаз:
«Где Степан с Кириллой?
Как с утра ушли, так нет».
Уж давно готов обед,
деток накормила.

Стол накрыла, как всегда:
пусть пришла война-беда —
офицеры с мужем
все прибудут всё равно,
так давно заведено:
не в обед, так в ужин

генерал к себе зовёт…
Полон зал, шумит народ,
спорит о печатных
сообщениях газет…
Также здесь идёт совет
о делах Камчатки.

«А сегодня разговор
будет трудный: враг, как вор,
подошёл украдкой,
прицепил фальшивый флаг —
маскируется, вахлак…»
— Барыня! Раскладка

наших действий такова:
не берём мы лишь дрова,
а пожитки сложим
на телегу. Щас коня
запрягу… А вы меня
заждались, похоже?

— Ох, Кирилло, наконец
ты явился! Уж гонец
прибегал с известьем:
начинается война!
Без тебя я тут одна…
Где Степан?
— Известно:

на войне! Как услыхал
звон церковный — так вспахал
землю, будто плугом, —
и ищи его свищи…
— Ты всё шутишь! Разыщи,
обеги округу!

Может, где в свою трубу
он глазеет на губу?
Или на Ворота?
Ох, мальчишки! Пострелять
да в шпионов поиграть
им всегда охота!

— Ладно, барыня, тогда
побегу и я туда,
где война поближе…
Кхе… Найду его зараз!
Понял я, куда сейчас
навострил он лыжи!

Потерял минутам счёт
лейтенант и весь расчёт
с той поры, как Стёпа
рассказал отцу, как он
старика пленил.
«Шпион?
Стёпа-недотёпа…» —

так подумал генерал,
взгляд от сына оторвал,
перевёл на деда:
— Ну? Настал и твой черёд
городить мне огород.
Доложи без бреда:

имя, возраст, должность, чин.
Да зубами не стучи,
есть тебя не стану!
По толпе прошёл смешок:
— У шпиона, видно, шок,
что никак не встанет.

— Барсик, можешь сдать свой пост,
пусть он встанет в полный рост.
Встал  шпион — и гогот
бомбардиров на весь лес:
— Ай да шкет-головорез!
— Ты с какого флота?

— Ой, умру, шпион-сморчок!
— Да, поместится в сачок
для мальков!
А с вышки —
снова в рупор:
— Эй, внизу!
Что затеяли бузу?
До Ворот вас слышно!

Вытер слёзы генерал
(тоже смех его пробрал):
— Вижу, флотский вроде?
Бескозырка… И на ней
что написано? «Пигмей»?⁴⁴
Что ж, вполне подходит…

Вдруг шпион отпрыгнул вбок
и пустился наутёк!
Барс — за ним! А Валя
крикнул:
— Вор! Держите! Вор!
Но шпион во весь опор
гнал, чтоб не поймали.

«Был шпион, теперь уж вор… —
генерал подумал. — Вздор!
Разберись попробуй…»
— Гуров! Ну-ка, подойди!
Что торчит там позади
у тебя под робой?

Валя заалел лицом.
Перед Стёпиным отцом —
перед высшим чином —
так робел, что просто жуть.
Он достал трубу:
— Вернуть…
не успел!
— Причина?

— Батарею строил, вот!
Разгружал с оружьем бот…
Как же мог я бросить!
Лейтенант поддакнул: мол,
Валентин таскал, как вол.
А ещё он просит

кантониста взять в расчёт.
— Для войны он мал ещё!
Пусть портянки сносит… —
генерал в ответ сказал
и… увидел торбаса.
Валя понял, спросит:

«Не по форме — почему?!»
«"Виноват!" — скажу ему…»
Но вопрос излишен,
если знаешь ты ответ.
«Сапожищ, поди, и нет
на его лапищу», —

генерал отвёл глаза.
— …Что ты, лейтенант, сказал?
— Что в бою с эскадрой
Гуров будет нужен: он
крепок духом и силён,
пусть подносит ядра.

— Хорошо, пиши рапо́рт.
Если враг пойдёт на порт —
будет Гуров драться.
Генерал трубу забрал.
«Это ж Стёпина! Украл?
Надо разобраться».

И Вальку́:
— А как труба
оказалась у тебя?
Разъясни картину.
Ты украл её, поди?
Но Степан опередил
друга Валентина:

— Он нечаянно! Ей-ей!
Мы смотрели на… зверей —
тут подъём сигналят,
Валя спрыгнул, побежал,
а трубу в руке зажал…
Так ведь было, Валя?

— Что плетёшь ты мне, сынок,
объяснение-венок
про зверей на сопке?!
— Я украл! — сказал Валёк.
От волнения аж взмок:
«Ведь накажут Стёпку,

что он с самого утра
убегает со двора,
что он в круге узком
с голодранцем… ну, со мной…
Лучше пусть меня конвой
заберёт в кутузку!»

— Тэ-э-кс… А что ж тогда украл
тот сморчок?
— Да он пропал! —
засмеялся кто-то.
— Бескозырка — во-о-н, в кустах.
— Ох, убёг он неспроста.
— В плен — кому охота?

Валя вспомнил вдруг свой сон.
«Это ж Канна! Это он,
дух, нечиста сила!
Почему я крикнул: "Вор" —
сам не знал я до сих пор.
Просто чтоб схватили!

Рассказать про сон — не грех,
но ведь это просто смех:
сном — не оправдаться…
Перед Стёпой только стыд…
Может, он меня простит?..
Как тут догадаться…»

К Вале Стёпа подошёл:
— Валя, врать нехорошо!
Ты ж не вор, я знаю!
— Стёпа! Но разгадки — нет!
Кто украл? Один ответ…
Вдруг с истошным лаем

Барсик подбежал к Вальку́.
И тяжёлый странный куль⁴⁵
кто-то в ноги бросил.
Загремел Кириллин бас:
— Лейтенант! Отдай приказ
подойти матросам…

Генерал? Какой конфуз!
Не приметил вас, винюсь!
Уж простите!
— Ладно…
Что ты там в мешке принёс?
Почему так лает пёс?
Объясни-ка складно.

— Кхе… Наш Барсик сто́ит двух,
у него на духов — нюх…
Духа — цап за ногу!
Ну а я его — в мешок.
— Сочиняешь хорошо…
— Я не вру, ей-богу!

…Все сгрудились у мешка.
Кто-то пнул исподтишка,
отскочил в испуге:
— Он живой!
— Мешок?
— Ага!
— Да не трогай ты пока!
— Чаю я, подругу

в нём Кирилло наш принёс…
Хохот — и опять вопрос:
— А давай развяжем?
— Узел-то морской, поди.
— Нет уж, лучше погодим,
что Кирилло скажет.

Но Кирилло не спешил
и мешок не потрошил.
Поглядел на Валю:
— Что, внучок, ты приуныл?
На тебе же нет вины!
Думал я немало

над пропажею трубы
да над прихотью судьбы…
Там, за далью синей, —
показал он на восток, —
есть чудесный уголок,
«Сказка» — его имя.

Нет такого там мальца,
чтоб без матери-отца.
Все друг друга любят.
Нет там нищих и больных.
Нет предательства, войны,
дружат, не воюют…

— Ох, а мы — всегда с ружьём…
— Да, не в «Сказке» мы живём…
— Я б хотел, не скрою…
— Ты, Кирилло, про мешок —
позабыл?
— На посошок
я его раскрою,

а сейчас я вам скажу:
с Валей Гуровым дружу
и со Стёпой долго,
и поверьте: пацаны —
как для «Сказки» рождены,
ведь считают долгом

друг за дружку постоять,
верным быть, не предавать.
Даже — если надо —
на себя принять вину…
Дайте вас я обниму!
А теперь — награда…

Куль Кирилло развязал,
приоткрыл и внутрь сказал:
— Эй, в темнице, жив ты?
Вылезай-ка, гамадрил!
Расскажи: что натворил?
Да смотри без кривды!

Стон, кряхтенье из мешка…
Поднялась одна рука…
Появился чубчик…
Барсик — в стойку. Зарычал.
— Ну! — Кирилло осерчал. —
Вылезай, голубчик!

— Братцы! Это ж наш сморчок!
— Эй ты, беглый морячок,
где же бескозырка?
— Кто намял тебе бока?
— Красаве́ц! Два синяка,
взбухла носопырка…

Пойманный беглец сопел,
но насмешки все терпел,
замер изваяньем.
— Стоп! — Кирилло шум прервал.
Беглецу:
— Чтоб мне не врал!
Начинай признанье!

— Канна я. И я — подлец!
— Это правда! Молодец!
Продолжай анкету.
— Дух лесной, шутник и плут.
Ой, устал стоять я тут!
— Да, комфорта нету,

ты в суде, подлец-шутник,
злобный маленький старик,
не на сеновале!
Ну? Ты в рот воды набрал?
— Это я трубу украл
и подкинул Вале!

— Мать честна́я, вот дела!
Эта нечисть нас ввела
в заблужденье, братцы! —
в изумлённой тишине
кто-то крикнул.
— А по мне —
надо разобраться!..

— Да какой тебе разбор!
Это Канна! Жулик, вор!
Он салагу Вальку
чуть не посадил в тюрьму!
— Дать ему пинка в корму!..
— Сапога не жалко?

— Не шуткуйте, это бес…
— Гнать сморчка взашеи! В лес!
Канна покосился:
«Где там пёс?» — и ну бежать!
Пса Кирилло удержал:
— Хватит, наловился!

Слышно было за версту:
улюлюканье, «Ату!»,
свист матросский вольный…
Генерал кивнул Вальку́,
лейтенанту, старику,
Стёпе — и, довольный,

заспешил со свитой вниз.
— Так, ребята, собрались —
и в расположенье, —
лейтенант не приказал,
а по-дружески сказал,
всем на удивленье.

Стёпа рвался к смотровой…
— Стёпа! Думать головой
надо! Пост — центральный,
там охрана — о-го-го! —
не пропустит никого,
схватит моментально!

Спрячьте вы трубу в кожу́х!
Пистолет вам покажу —
но уж к дому ближе.
— Ой, тогда домой скорей!
Барс небось уж у дверей,
миску свою лижет!

…Вот и гладь Ковша видна,
и «Аврора», и «Двина»,
флаг Адмиралтейства.
От него трубу левей —
церковь белая. На ней
маковок семейство.

— Хорошо в трубу видать,
да, Кирилло?
— Благодать!
Можно бесконечно
наблюдать сквозь ваш лорнет…
Вот, Степан, мой пистолет…
— Ух ты!
— Стар, конечно,

но Нарвалов убивал
из него я наповал!
— Что-о-о? Каких «Нарвалов»?
Ведь Нарвал — один!
— Э, нет!
Это ты — один, мой свет,
а вот их — навалом.

Ишь, толпятся у Ворот…
Стёпа аж разинул рот:
— К-к-кто? Н-н-нарвалы? Враки!
— Нет! Пришли шесть кораблей —
шесть Нарвалов-упырей,
чтобы взять атакой

нашу крепость-городок…
Тут у Стёпы холодок
пробежал по телу.
— …Мало им своей земли,
так послали корабли
на лихое дело:

грабить, жечь и разорять…
Не хотел я вас пугать,
ах я пень дремучий!..
Амба, кончился привал.
Кто Нарвал и где Нарвал —
позабудем лучше.

— Значит, ты, Кирилло, врал?!
ахнул Стёпа. — Твой Нарвал —
вовсе и не сказка?!
— Стёп, верните пистолет!
Всё ж ему порядком лет,
надо с ним с опаской.

— Ну а ты трубу отдай!
Разобьёшь ещё, тогда
весь резерв насмарку!
Как на Хуторе с тобой
без трубы увидим бой?!
«Стёпа держит марку, —

хмыкнул дед. — Вот молодец!
Нравом — вылитый отец!
Командиром будет…
Славно врезал мне он хук!
Ох, надулся как индюк…
Ничего, забудет».

— А зачем, Кирилло, лгут?
И при этом ложь зовут
шуткой, просто шуткой?
Вот и Канна — злой старик,
а сказал, что он шутник.
Да и ты мне жутко

про Нарвалов пошутил…
Ой, обрыв!
— Да, нет пути,
только панорамой
любоваться… Мы, Степан,
чуть левей пройдём, во-о-н там,
дальше вниз — и к храму.

Вдруг — «кар-кар-р-р» со всех сторон:
стая чёрная ворон
села на деревья.
«Коль ворона каркнет вслед,
значит, вам удачи нет, —
вспомнил дед поверье. —

Ишь вы, бесовы братья́!
Нет от нечисти житья!»
Вслух сказал:
— Ну что же…
Я отвечу про враньё.
Вы видали вороньё?
Да и Канну тоже?

Что им надо? Всех смутить,
друг на друга натравить,
сочинить поклёпы,
чтоб не жили в мире мы,
их боялись — как чумы.
Это бесы, Стёпа!

Им людское горе — всласть.
Как берут над нами власть?
Да враньём же гольным!
Мы поверим, дураки, —
попадёмся в их силки.
А они — довольны!

— Но и люди врут всегда!
— Не всегда, а иногда…
если бес попутал.
— А Нарвалы у Ворот —
шутка? ложь?
— Наоборот!
Кхе, одну минуту…

Склянки бьют с «Авроры», слышь?
Господи, какая тишь!
Как перед затменьем…
— Солнечным? Ты видел, да?
— Что затменье! Ерунда,
только удивленье.

Наша тишина — друга́:
мы, с оружьем, ждём врага…
— …Ждём Нарвалов?
— Точно!
Молодец, Степан, поймал
мысль мою и угадал.
— Я сказал нарочно…

Правда, что ли?
— Да иль нет,
сами дайте мне ответ.
В нашей с вами сказке
кто — Нарвал?
— Разбойник, тать!
— Так! А порт кто хочет взять?
— Понял без подсказки!

Запетляла тропка вниз…
Как до церкви добрались,
Стёпа не заметил.
Шёл понурый и молчал,
только головой качал.
— Думал! — он ответил

на вопрос к нему немой. —
Сам не знаю, что со мной.
Не найду ответа…
Как же так? Кто в сказках есть —
тот и рядом с нами, здесь?
Значит, сказок нету?!

— Сказки есть, Степаша, есть!
Сколько в мире их, не счесть!
(Да и кто считает?)
Бесы-зло там в синяках,
лупят их незнамо как —
вот и убегают.

Нам бы всех их распознать…
— А давай и мы их гнать!
Это очень просто!
— Стёпа, то-то и оно:
мы их в дверь — они в окно.
Наглые прохвосты.

— Ну тогда их надо бить!
Надо всех их погубить!
— Стёп, и я о том же:
бить Нарвалов — вражью рать!
Нашу крепость им не взять!
Но — «старик, негожий»…

Вашего отца отказ
я как вспомню — всякий раз
как по сердцу бритвой, —
тяжело старик вздохнул
и сказал, слезу смахнув:
— Сотворю молитву!

Есть в ней сила против зла,
нечисть вся сгорит дотла!
Он перекрестился,
посмотрел на купола
и, согнувшись пополам,
низко поклонился.

— Петропавловск-городок,
тихий-мирный закуток
с краешка России!
Ты далёк и одинок.
Да поможет тебе Бог,
наш Творец всесильный,

пса заморского разбить
и победу протрубить!
Чудотворче свя́тый!
Заступись и сохрани
и от ран оборони,
от смертей треклятых

наших воинов-сынов.
Дай им ночью — крепких снов,
завтра — дай отваги.
— Ну а я просил пока
за отца и за Валька́.
— Вот и молодчага!

…Шли, обнявшись, стар и мал.
Никакой злодей Нарвал
их не одолеет!
(Ну а Канна и сейчас
тенью бродит среди нас,
всё не одряхлеет.)

КОНЕЦ.